— Во как! — было удивился я, но затем сделал поправку на окружающую действительность. — Так вот: уснешь еще раз на посту, я тебе тоже всыплю. Так, что неделю сидеть не сможешь. Понятно?
— Понятно! — она испугалась заметно сильнее — поверила.
— А вообще… если невмоготу дежурить, то меня буди, понятно? И не укрывайся одеялом, от тепла в сон клонит. Чувствуешь, что глаза закрываются — встань, сидя вернее уснешь. А спать нельзя.
— Я знаю, что нельзя. — расстроенным голосом ответила она. — Я сама не заметила, как получилось.
— Получилось, потому что укрылась. — пояснил я. — Ладно, ты у нас в любом случае главная в экспедиции, так что командуй подъем.
— В чем?
— Ну… в походе.
— Понятно. — кивнула она. — Тогда подъем! Буду тебя седлать учить.
Седлание оказалось наукой не то, чтобы сложной, но с тонкостями — как затягивать подпругу, как располагать седло — на спине лошади никаких посадочных гнезд под него не предусмотрено, и динамометрические ключи к подпруге не прилагаются. Но справился под чутким наблюдением своей спутницы. К счастью моему, эти низкорослые крепкие лошадки были вполне смирными, да и я быстро научился их придерживать. Главное было привыкнуть хватать рукой за поводья в такой близости от здоровенных желтых зубов.
После того, как Вера осмотрела результаты моих трудов и признала их удовлетворительными, последовала команда "По коням!", и мы тронулись в путь. Хоть ноги и болели с внутренней стороны, но куда терпимей, чем я ожидал, а наши ранцы, скрепленные наплечными ремнями, перевесились через спину третьей лошади, чубатой кобылки почти черной масти, трусившей за Вериным гнедым. Так что и багаж с комфортом едет.
К моему удивлению, езда верхом даже начала доставлять какое-то удовольствие, по крайней мере, в сравнении с пешим маршем по раскисшей грязной колее. Беспокоило, правда, то, что если мы столкнемся с кем-нибудь враждебным, то полноценного сопротивления я оказать не смогу, придется полагаться только на резвость коней. А как эта самая резвость коней отразится на мне, ни разу в жизни никуда галопом не скакавшем, я понятия не имел, но подозревал, что тогда главной заботой для меня будет удержаться в седле.
Поэтому, перед каждым крутым поворотом и иным сомнительным для меня местом, я спешивался, осторожно разведывал, что ждет нас впереди, и только после этого снова садился в седло, чтобы продолжить путь. Поход это замедляло, но лучше быть медленным, чем мертвым. Отойди мы вчера от поворота дороги чуть меньше, как и рассчитывали, видимо, «негры», и у меня просто не было бы времени на выстрел, а всадник успел бы метнуть свой боло. И я почему-то уверен, что он, скорее всего, попал бы в меня, тем более, что второй скакавший тоже собирался метать такую же штуку. Спасло нас расстояние — они вынуждены были проскакать вперед, чтобы сократить дистанцию, а я все же быстро стреляю, и метко, поэтому свалить их большого труда не составило, но… все на чистом везении. Ну и на том, что они нас живыми взять хотели, а нас их здоровье заботило крайне мало.
Попутно мне читался курс "теория кавалерийского дела", где каждое слово было для меня откровением. Например то, что лошадь можно не привязывать, а для того, чтобы она далеко не ушла, надо просто перекинуть поводья ей через голову, было для меня открытием почище Америки. Оказывается, она будет на эти поводья наступать, и это не даст ей смыться. Чудно.
Днем, уже традиционно, объявили привал, когда обнаружилось подходящее место. Джунгли постепенно отступали от дороги, уступая место скалам, которые, между всем прочим, поражали количеством греющихся змей. Это сезон или у них всегда так? Моя мама, которая змей боялась до судорог, завизжала бы при приближении к первым камням, и так продолжала бы голосить непрерывно, благо какой-то повод всегда оказывался в поле зрения.
— Вера, кстати, спросить хотел. — сказал я, разгрызая вяленое мясо на ржаном сухаре. — Откуда гиены в джунглях? Для них же степь нужна? Ну, саванна, поле.
— Верно, степь. — согласилась она, отрываясь от столь же трудоемкого занятия. — Так степь краем своим прямо с того места и начинается. Если бы мы в ту сторону пошли, то уже через час по степи бы брели. Вот и забегают с той стороны. А здесь гиен нет, тут ты верно сказал.
Еще минут просидели в молчании, сосредоточенно хрустя сухарями, затем я снова спросил:
— А что дальше думаешь делать? Куда потом?
— Потом? — она пожала плечами. — Потом на шхуну, на «Бегуна». Там шкипер ждет, и машинист, там есть судовая казна. И от отца деньги остались. Наймем пару матросов, и на Большого Ската пойдем. А что?
— Да так. — теперь уже пожал плечами я. — Думаю, куда мне дальше направиться. Расскажи про Большого Ската и кого туда пускают.
— Стой! — она аж подскочила. — А со мной ты что, не собираешься? Ты в Судьбу не веришь, или в Десницу Господню? Нас же не просто так вместе свело.
Я даже усмехнулся такой простоте, затем сказал:
— Ну, сама посуди — у тебя есть своя жизнь, дело, прочее. Кто я там? Никто. У тебя там дядя теперь всем заправляет? Как ты ему объяснишь, кто я такой и откуда взялся? Да и подумать могут плохо, ты все же до невест не доросла.
— Стоп! — она выставила правую руку ладонь в мою сторону, словно действительно останавливая. — Если ты взялся меня защищать, то я могу на Завете поклясться, что отец тебя пригласил мне в телохранители.
— Это почему? — не понял я такой логики.
— Потому что если во всем этом Десница Господня, то это власть та, которая выше отцовской. А значит, если бы отец был рядом, то волей Божией он так бы и поступил. Верно?